Наконец усталость и винные пары взяли свое, и, так и не успев сделать выбор относительно своей жизненной стратегии и тактики, я уснул, причем так крепко, что не видел никаких снов.

И тем более — кошмаров.

Глава 14

— Алик, проснись! Да скорее же! Бери штурвал!..

Чья-то рука настойчиво трясла меня за плечо. Я заворочался и, не открывая глаз, пробормотал, как когда-то в детстве:

— Алка, отстань... сейчас встану... Ну, еще минуточку.

— О, господи, какая еще Алка? — сказал над моим ухом женский голос. — Юрию Дмитриевичу плохо, Алик!.. Ты должен взять управление!

Я вздрогнул и открыл глаза.

Потом захлопал ими, не веря ни на йоту тому, что они мне показали.

Тесная кабина — явно самолетная. Я полулежу в кресле пилота. Прямо передо мной — штурвал управления, панель со множеством приборов и переключателей, а сквозь лобовое стекло — ярко-синее небо над слоем облаков, похожем на равнину из ваты.

Одного взгляда на себя было достаточно, чтобы понять — на мне летная форма. Но не комбинезон пилота сверхзвуковых истребителей. Форма летчика гражданской авиации: темно-синие брюки, голубая рубашка с нелепыми погончиками.

В кабине я не один. Хотя кресло слева от меня пусто, но сзади, наискосок, огромный кряжистый мужик с наушниками на голове крутит тумблеры и что-то вполголоса говорит невидимому собеседнику. Похоже, это радист.

А рядом со мной — стройное прелестное юное создание в стандартной форме стюардессы. Вот только лицо ее чересчур встревоженно.

А как она глядит — о, боги! За один такой взгляд, полный надежды и мольбы, любой на моем месте почувствовал бы себя героем.

— Бери штурвал, Алик, — попросила девушка. — Впереди — грозовой фронт, и Юрий Дмитриевич боится, что автопилот не справится... А у него сердце прихватило, ему нужен покой... Его сейчас Валентина отхаживает, укол прямо в сердце делала, представляешь?

— А кто такой Юрий Дмитриевич? — машинально спросил я.

Девушка округлила свои карие глазки:

— Алик, ты что, шутишь? Или еще не проснулся?

Ну почему у всех людей такая скверная привычка: не отвечать прямо на поставленный вопрос, если он кажется им дурацким? Неужели нельзя сначала ответить, а уж потом издеваться сколько тебе вздумается над идиотом, задавшим его?

Впрочем, я и сам, кажется, догадываюсь, кто такой этот Юрий Дмитриевич. Наверное, первый пилот, он же — командир корабля. Небось старый дед, давно отлетавший своё, но не желающий уходить на заслуженную пенсию и потому готовый скрывать любые недуги от врачей.

Значит, меня опять угораздило перенестись в другую реальность, пока я спал. И тут я — летчик, а значит, должен вести самолет.

Что ж, попробуем восстановить в памяти кадры из фильмов про авиацию. Только жаль, что фильмы эти — сплошь художественные и, как правило, в жанре триллера.

— Хорошо, хорошо, — пробормотал я, чтобы успокоить красавицу. — Сделаю все, что в моих силах.

Штурвал оказался неожиданно податливым и не тугим. Я повернул его легонько влево-вправо, но самолет не отреагировал на мои попытки управлять им.

Кручу штурвал сильнее, тяну его на себя, от себя — никакой реакции. Господи, неужели эту штуку надо вращать, как морское штурвальное колесо, со множеством оборотов вокруг оси?

— Алик, ты ж автопилот не отключил, — с упреком сказала стюардесса.

— Да? Извини, забыл.

Я стал шарить глазами по приборной панели.

Ну и где тут кнопочка перехода в ручной режим управления? Голову бы оторвал тем горе-мастерам, которые конструируют воздушные лайнеры! Неужели им было трудно снабдить все эти бесчисленные циферблаты, тумблеры, переключатели, кнопки и рычажки толковыми, понятными даже ребенку подписями? А они ограничились в большинстве случаев сокращениями, причем не только на русском, но и на английском языке — и думают, что этого достаточно!.. Конечно, им ведь и в голову не могло прийти, что за штурвалом когда-нибудь окажется человек, не умеющий толком водить даже автомобиль, не то что самолет!..

Ага, вот какая-то пипочка с подписью «Авто» и двумя позициями: «Вкл.» и, соответственно, «Выкл.». Сейчас светятся буквы «Вкл.», следовательно, речь может идти об автопилоте.

Я ткнул в кнопку, и тотчас загорелась надпись «Авто — Выкл.», и самолет ощутимо тряхнуло и стремительно повело куда-то влево и вниз, к облачной гряде. Горизонт принялся перекашиваться, как пьяный, хвативший лишку, и я торопливо вцепился в штурвал.

Хм, а теперь штурвал уже не такой мягкий и послушный, как прежде. Чтобы вернуть самолет в прежнее положение, пришлось приложить значительные усилия.

И вот так теперь лететь до самой посадки?

Да я же окочурюсь здесь, в этом кресле! И наверняка разобью и себя, и эту милую девушку, и всех остальных, кто ещё есть на борту, потому что лететь горизонтально — это одно, а там еще и гроза предстоит, значит, будет сильная болтанка, молнии и ураганный ветер, а потом надо будет как-то сажать эту бандуру.

— С тобой все в порядке, Алик? — спросила стюардесса, видимо, заподозрив что-то неладное. — Может быть, тебе кофе принести?

Кофе, конечно, не помешал бы сейчас. А еще лучше — грамм двести для храбрости. Только ведь одной храбростью здесь не обойтись. Да и не представляю, как я буду попивать кофеек и одновременно удерживать посредством штурвала эту многотонную махину, которая так и норовит то клюнуть носом, то свалиться на крыло.

— Н-нет, спасибо, — процедил сквозь зубы я. — Лучше скажи, сколько сейчас человек на борту?

— Почти под завязку, — пожала плечами стюардесса. — Сто пятьдесят шесть человек...

Мамма миа! Не знаю, кто или что перенесло меня сюда, в это пилотское кресло, но это был неразумный поступок. Доверить жизнь полутора сотен человек такому пилоту, как я, — просто безумие!..

— И куда же мы летим? — ляпнул я, решив прояснить ситуацию даже ценой собственных унижений.

В конце концов, вести и сажать огромный самолет — это не с иностранного переводить через пень-колоду. Тут никакая смекалка и актерское мастерство не помогут. А значит, мне придется-таки признаться в том, что я — не летчик. А заодно и поведать душещипательную историю про свои блуждания по параллельным мирам. Конечно, мне не поверят. Но не вижу, чем я могу оправдать свое внезапное неумение.

Не-ет, с меня хватит. Буду говорить правду и только правду. Пусть связываются с землей и просят помощи. Может, кто-то из членов экипажа возьмется занять моё место или хотя бы подстраховать меня. А я — пас! Мол, извините, ребята, но сегодня я съел что-то неподходящее для вождения самолета...

Теперь на меня смотрели, как на идиота, уже двое: и девушка, и здоровяк с наушниками. Потом стюардесса рассердилась так, что у нее аж щечки покраснели.

— Не смешно! — сказала она. — Если ты думаешь, что сейчас — подходящее время для шуток, то ошибаешься! И я не собираюсь торчать тут и слушать, как ты упражняешься в юморе! Мне, между прочим, давно пора прохладительные напитки пассажирам разносить...

И, резко развернувшись, она исчезла за дверцей, отделявшей кабину от остального салона. Так быстро, что я не успел и рта раскрыть.

Между тем на панели тревожно замигала какая-то красная лампочка. Что там написано под ней? Я подался вперед, чтобы получше разглядеть надпись, но при этом забыл, что в руках моих штурвал, и самолет тут же клюнул носом вниз, и стрелка высотомера, которую я давным-давно уже приметил (и обрадовался, потому что это был единственный знакомый ориентир в приборной мешанине), стремительно закрутилась против часовой стрелки.

8000... 7000... Господи, как, оказывается, быстро происходит падение в воздухе! Всего несколько секунд — а ухнули мы аж на целую тысячу метров.

Я торопливо дернул штурвал на себя, и линия облачного горизонта стала вначале плавно, а затем все быстрее и быстрее уходить под меня. Вернувшись более-менее на высоту Эвереста, я еще долго выравнивал самолет, который почему-то стал отзываться слишком чутко на каждое движение штурвала. Если бы кто-то сейчас наблюдал с облачка за нашим полетом, то наверняка решил бы, что пилот в стельку пьян: самолет то задирал хвост, то норовил опустить нос к далекой земле.